Додо - Страница 12

Мы ходили в музеи. В те редкие вечера, когда ему удавалось освободиться, он вел меня в Оперу или в театр.

По правде говоря, я предпочитала иные развлечения, но ему вроде бы нравилось, так что ж…

В обеденный час мы встречались в Люксембургском саду или в парке Монсо, и он перехватывал сэндвич. Иногда мы держались за руки.

Мне казалось, его любовь очищает меня. Ко мне вернулась красота. Его похвалы будто создавали меня заново.

Иногда он позволял себе заговорить о будущем — о том времени, когда мы сможем быть по–настоящему вместе, но тут же спохватывался, потому что не считал себя в праве давать обещания, которые, возможно, не сумеет сдержать.

— Так никогда и не трахались? — внезапно взвыла Квази, похотливо сверкая единственным оком.

— Мать твою и перемать, блин, я только до этого добралась, можешь себе представить, и жизнь, между прочим, моя, и рассказываю ее я, а коли не так, расскажи за меня, если хочешь, а я послушаю, и там посмотрим…

— Да я только спросила…

— Не лезь со своими вопросами, пока я не закончу. Смотреть на вас тошно, честное слово: я вам рассказываю историю, от которой за милю несет розовой водой, а вы сидите и перевариваете, как две блаженные коровы: интересно, зачем я тут распинаюсь, а главное, какого черта вы ко мне придирались, когда я, уж извините, пробовала предложить вам кое–что, где надо шевелить мозгами..

Раньше я не заметила, что радио Робера замолкло, но тут мне пришлось обратить на это внимание, потому что он прервал меня, заорав, по обыкновению, во все горло. Он уже самого себя не слышит, до того подсел на длинные волны.

— Давай я тебе скажу. Я ведь тоже слушал, представь себе, и каждый вправе мечтать и верить, что существуют красивые чувства, и мы не просто вонючие свиные туши, которым один путь — в отбросы, а какая–то, самая лучшая наша часть, может, и переживет все это.

Я ушам своим не поверила — и Робер туда же. Ни на кого нельзя положиться. Они все принимали мои слова за разменную монету. Достаточно было глянуть на Салли. Она уставилась в одну точку и больше не храпела. На губах ее блуждала нежная улыбка, что вообще–то могло быть трогательным, вот только с ее круглой физиономией тупоумной луны она походила на старую девочку–недоумка.

Что до Квази, то пересмотру подверглась сама основа ее представлений о мире: любит — значит, бьет. Ладно. Мне тоже пришлось через это пройти. Только старый добрый понос может отвадить тебя от халвы. Я продолжила:

— Может, я и походила отчасти на ангела, но дурой была полной. Выздоровление мое завершилось, я приободрилась и позволила себе несколько откровенно сексуальных намеков.

Сначала он сделал вид, что не понял. Не слишком надежная защита, особенно когда однажды я прижала его к дереву в Ботаническом саду и принялась целовать на французский манер.

Он высвободился со словами: «Нет–нет, Доротея, не надо. Это было бы не хорошо. Это было бы недостойно нас».

Я пропустила мимо ушей комментарий Робера, мол, бабы только об этом и думают, тем более что в моем случае он был недалек от истины.

— Я дала ему понять, и вполне доходчиво, что он рискует потерять меня, ведь мне придется искать на стороне то, в чем он мне отказывает.

Он не желал препятствовать моему счастью. Такая обворожительная женщина, как я, однажды составит счастье мужчины. Он заранее готов принести себя в жертву.

Короче, пояс целомудрия как был, так и остался на месте. Я начала встречаться с разными людьми.

А потом наступили те самые рождественские каникулы. Хуго должен был поехать на море с женой и детьми. Он пообещал мне, что постарается время от времени отлучаться, и не захотел, чтобы я тайком поселилась в какой–нибудь гостинице неподалеку. Ему казалось это слишком унизительным. Для меня. Он всегда думал только обо мне. И я осталась в Париже.

Однажды вечером я отправилась с друзьями ужинать к «Жежен». Я выходила из туалетной комнаты, когда чья–то рука взяла меня за плечо. Как вам сказать… Еще не обернувшись, я знала, что это Поль. Мы не виделись год, но в его прикосновении была уверенность, что я принадлежу ему, и эта уверенность передавалась мне вне зависимости от голоса рассудка.

Он танцевал со мной, и это было все равно что заниматься любовью. Когда с кем–то по–настоящему танцуешь, будь уверен, что так же получится и в постели.

— Правда? — спросила Салли, уже представляя, как кружится в объятиях собственного принца.

Она глянула на Робера, который был единственно возможным принцем в нашем ближайшем окружении, но тот, подсев к нам на девичью скамейку, уже наклонился вперед, крайне возбужденный, и пояснил, что все именно так и есть, даже фильм был, где два героя понимают, что любят друг друга, когда танцуют вместе, словно всю жизнь только этим и занимались.

— Вот только актерам пришлось три месяца репетировать, и они друг друга на дух не выносили.

— Ты псих. То есть психичка. И все это вранье, что такое случилось именно с тобой, До! — воскликнула Салли, впавшая в полное исступление.

— Расслабьтесь, девочки. — И я продолжила: — Короче, он привез меня к себе в гостиницу, и мы виделись каждый день до самого приезда Хуго, которому я во всем призналась, как только мы встретились.

— Зачем? — недоверчиво спросила Квази.

— Потому что я не хотела, чтобы между нами была ложь.

— А еще зачем? — не отставала она.

Робер и Салли смотрели на нас — один справа, другая слева.

— Потому что он читал во мне, как в раскрытой книге.

Квази удовольствовалась тем, что зашипела, как пробитая покрышка, и я решила уточнить: