Додо - Страница 38

— Да нет, просто черная, вроде трубочиста.

— Молодой, старый?

— Откуда я знаю, и мне плевать.

— Вы еще увидитесь?

— А, тебя зацепило. Он тоже тобой интересовался, и твоими подружками, и прочим. Я ему сказал что ты феминистка, к тебе не подступись.

Это был мой убийца, я уверена. Мы оба воспользовались услугами одного и того же первоклассного осведомителя. Фредди мог бы работать уличным репортером, если б кто–то ему предложил. Он знал все обо всех. Даже если это «все» на самом деле было парой пустяков. Но убийца задавал правильные вопросы. Потом я успокоила себя: даже Фредди не знал, где спит Робер. А вот Квази была дитем природы и, возможно, окончательно с природой воссоединилась. Несмотря на свои ухарские повадки крутой девицы, она была так наивна.

И я цедила эту ночь каплю за каплей до первых проблесков зари, обшаривая каждый куст в каждом сквере, каждую подворотню, каждую скамейку. Настоящий марафон. Мне встречались и другие марафонцы, которые стирали подошвы в поисках своих дилеров с заложенными за щеку дозами крэка. Денежные мешки разъезжают в такси. Бедняки топают на своих двоих. Денег у них только на дозу, поэтому они все ходят, ходят, и иногда находят. А вот я Квази так и не нашла.

18

Я дотащилась до улицы Бельвиль и пошла бодрее, повторяя себе, что Квази, наверно, вернулась, ждет меня с остальными, и сейчас я вздую ее, как воздушный шарик, за то, какую ночь она мне устроила.

Решетка была широко распахнута, и я сразу увидела ночную зомби, которая горько расплачивалась за вчерашний перебор. Может, вид сверху и был сногсшибательным, но вид снизу и гроша ломаного не стоил.

Она еще выглядела на свой возраст — то есть, лет на семнадцать самое большее, — хотя кожа уже выцвела, став совсем блеклой. Она клацала зубами, весь ее хрупкий скелетик выпавшего из гнезда птенца содрогался, глаза провалились в самые глубины черепа. Меня она не замечала, пока я с ней не заговорила. Я знала один центр неподалеку, где воспитатели не были монашками с моралью в зубах, и хотела дать ей адрес… Она выслушала меня, зрачки у нее сузились, она прорычала «АХХХХХХРГ» или что–то вроде, толкнула меня так, будто место для нас двоих не хватало и исчезла в черноте улицы, а я, несмотря на усталость, и тревогу, и панику, знаете о чем подумала?

Скажу правду. Я подумала о свидании с Ксавье и устремилась к ближайшему зеркальцу заднего вида, чтобы проверить, не превратилась ли я окончательно в Медузу Горгону, которая обращает в бегство любого, кто с нею столкнется. Я повернула зеркальце, чтобы свет падал прямо в лицо. Мне нужно было безжалостное отражение. И я его получила, потому что еще до того, как в зеркальном квадратике появилось мое лицо, я увидела в нем маленькую стоптанную туфлю Квази, потом ногу Квази в ее дырявых колготках, и я обернулась, но не увидела ничего, кроме земли, покрышек и старых кузовов, и заметалась между этими кузовами, заглядывая даже в такие уголки, которые никак не могли отразиться в зеркале, и в конце концов нашла ее там, где она не должна была быть, при ясном свете безоблачной зари, на животе, как куча старых костей или старых обносков, выброшенных на свалку за ненадобностью. Она лежала совершенно неподвижно. На спине крови не было — вообще никаких следов, кроме обычной грязи этой жизни. Я позвала ее по имени, склонилась над ней и перевернула, чтобы взглянуть в лицо, вот только лица у нее больше не было. Оно было исполосовано ножом, и полоски кожи, как ободранная шкурка, обнажали плоть, а ниже она была вся наружу, одна зияющая рана от горла до щелки.

Такого я не ждала. Не такого. Даже самое черное воображение не способно предвосхитить подобное зрелище. Я шла всю ночь, чтобы избежать его, а оно ждало меня в конце пути.

Я тихонько перевернула ее обратно на живот. И все же она внушала мне отвращение, Ужасно говорить это, но ее тело было заражено ненавистью убийцы. В нем еще пульсировало бешенство.

Словом, это я сейчас так все анализирую, а тогда, как помню, мне пришлось сделать над собой гигантское усилие, просто чтобы прикоснуться к ее телу, хотя моим единственным желанием было уйти, отринув ее в очередной раз вместе со всем остальным миром.

Горе и жалость мне удалось ощутить намного позже.

Я выскочила на улицу, но пацанка уже исчезла — да и что она могла рассмотреть, когда у нее все плыло перед глазами, как в калейдоскопе?

Задрав голову, я обвела взглядом этажи. Слишком рано. Все окна были еще темными.

Я прошла через стоянку, сделав большой крюк, пробежала по коридору до двери с кодом, потом до двери в подвал и стучала, стучала, размеренно и не очень громко. Едва услышав осторожные шаги с той стороны, я проговорила:

— Это я, Доротея, — и дверь наконец приоткрылась.

— Ну что? Ты нашла ее, — спросил Робер с восковым лицом и вытянувшимся от беспокойства носом.

— Надо уходить. Нельзя терять время. Потом объясню.

Увидев нас, Салли попыталась подняться своими силами. Она не храпела. Она не издавала свое «хе–хе–хе–хе» и не размахивала руками. Ее мягкая серьезность напоминала грустную безмятежность мадонны. Она ни о чем не спросила. Мы поставили ее на ноги, каждый подобрал две–три самых необходимых вещи, рюкзак, радио, фонарик. В какой–то момент Робер задел ногой сумку Квази, и ее кастрюли мрачно зазвенели, сделав молчание еще тягостнее.

Робер и я прикрывали тылы позади Салли, подпихивая ее под ягодицы, чтобы помочь взобраться по лестнице.

Робер закрыл дверь своим ключом и аккуратно спрятал его в карман. На меня снова не ко времени нахлынули чувства: в его жесте было нечто от священнодействия. Это был его дом, его дверь и его ключ, неприкосновенный личный мир. И я понимала, почему он эгоистично его защищает. Пусть это был всего лишь угол сухого подвала, где он даже не имел права жить, но это было «у него дома». Защищенное от пересудов, любопытства и комментариев королевство, где он — король.